Дежа-вю. Рассказ. Часть вторая.

[Last wish in moonlight]

Умирать второй раз за день - это дурной тон, не так ли? В любом случае, я хамлю этой жизни."

Бредово. Слишком много букв, умозаключений и личных переживаний героини. Не знаю, трагичным не кажется. Аллилуйя, два месяца ленивого труда увенчались хоть чем-то.

Посвящено моим учителям.

2. Встреча

Выходя из очередной электрички, я поняла, что домой возвращаться я не хочу. По крайней мере, одна.

- Молодой человек, у вас не будет сигареты?
- Держите, леди. - слегка насмешливый взгляд убедил в необходимости продолжения разговора, и я поддалась.

Неспешный разговор раскрывал тайны двух душ, сводя их общим движением узнавания. Ощущение дежа-вю свербило где-то под затылком, но было заброшено далеко и надолго, мне просто хотелось разговора - и плевать на ненависть к повторам того, что еще не случилось, "Потом захлопну дверь в будущее, сейчас течение слов - и гори все ясным пламенем", - думалось мне.

- Ты интересный, Брайан. Но слишком потерянный. Держи вот адрес, - протягиваю бумажку, - приходи к десяти сегодня. Если опоздаешь, не страшно, я буду ждать. Я хочу тебе кое-что показать.
- Хорошо. До встречи?
- Да, в десять. Не забудь и не потеряй адрес.
- Забавная ты, обычно люди телефонами обмениваются, а не доверяют адреса чуть знакомым людям, приглашая к себе.
- Успокойся, я не маньячка. И кто говорил, что мы с тобой обычные? Не прощаюсь. И принеси что-нибудь выпить, у меня девственно-пусто в этом плане. Ладно? Нет-нет, я оставлю этот выбор тебе, приноси самое любимое. И сигареты. Увидимся, надеюсь.

Салютую и разворачиваюсь, подхватывая слетающий с плеч портфель. Чувствуя его взгляд, я иду прочь от вокзала,с которого мы так и не ушли.
Через некоторое время я мчалась вверх по ступеням, подхватывая все так же слетающий с плеч портфель. Между лестничными пролетами стоял он, облокотившись на перила.

- Я не опаздываю. - улыбаясь молодому человеку через плечо, достаю ключи.
- Да, знаю. Что ты хотела показать?

Щелчок открываемого замка, скрип двери, громкий шорох портфеля, улетающего в темную даль по линолеуму.

- Пошли, увидишь.

Распахнутые настежь окна впустили свежесть и лай уличных собак в комнату. Книжки рассыпались в коротком полете от подоконника до пола. Старое радио вылило наружу ненавязчивую струю звуков.

- Ставь бутылку, кидай сигареты и садись.

Ощущая удивленный взгляд, я выключила свет в комнате, оставив включенной лишь маленькую настольную лампу и подошла к окну, на ходу распуская волосы. Прыжок до окна и...

- Свобода!
- Что, прости? - он немного опешил, окидывая меня изучающим взглядом.
- Я хотела тебе показать это все: ночь, город, жизнь, дыхание и свободу. Расслабься и дыши, через некоторое время поймешь.

Молчание, тихий уют и свист глубокого дыхания Брайана. Протянутая рука, тепло человеческого тела и нечеловеческой всепонимающей благодарной нежности. Слов и не было нужно, мы и так понимали - и не только друг друга: самих себя и глаза напротив мы понимали отчего-то с первого момента нашего случайного знакомства. Сейчас мы понимали весь мир перед нами, все вокруг двигалось в такт нашим мыслям и движению двух диафрагм.
Тихий баритон из приемника выводил слова о всепоглощающей любви - и мы любили, не признаваясь еще ни себе, ни друг другу, но любили. Томный женский голос пел нам о лунной ночи - и мы верили в эту ночь, не наблюдая луны над собой и только крепче сплетая пальцы. Думая вместе, мы, кажется, еще могли мыслить по отдельности.
Я сидела на подоконнике, негромкая музыка парила под потолком, уходя в прохладную летнюю ночь. Не было в этой ночи ничего, что соответствует классической романтике: небо затянуло облаками, перемешавшимися с густым, но, тем не менее, легким заводским дымом, неуловимо пахло паленой резиной - это где-то рядом в привокзальном депо погорела проводка, с глухим шумом носились проезжие ночные автомобили, где-то в дворах скрылись четыре пожарные машины, озарившие наше окно тревожными, но до боли знакомыми и отчего-то успокаивающими огнями мигалок. Но, несмотря на все это, было в ночи что-то необъяснимо уютное. Прочное оконное стекло грело спину, лениво тлела в руке сигарета, на другом конце подоконника сидел Брайан, потягивавший абсент прямо из горла бутылки и порой опускавший задумчивый взгляд в мои глаза. Говорить не хотелось совершенно - только улыбаться и дышать табачным дымом, мягко согревающим легкие. Я смотрела на Брайана, и становилось ясно: он понимал. Он чувствовал то же, что и я - и в этом была особая, тихая радость. Наконец-то на душе было спокойно впервые за несколько часов, дней, лет.
Под окном остановилась пожарная машина, выехавшая из-за дворов и пропахшая погорелым депо. Мотор неестественно вспарывал своим надрывным хрипом саксофонные переливы, что оглашали темноту, начинающуюся прямо за окном - до нее можно было дотянуться, можно было ощутить стеганую гладь этого темного одеяла, окутавшего город в послезакатной неге.
Пейзаж вырисовывался угрюмый, типично городской, родной. Ощущение таинства понятия и принятия этого пейзажа отдавалось улыбкой на лице Брайана и легкостью в изгибах моих вялотекущих мыслей.
Саксофон тем временем сменился на приятный женский хор, а тот на гитарный звон - и вновь звучит саксофон. Ночное радио не отличалось разнообразием звуков. Так уходила вдаль ночь Обретения Потерянного, измеряемая только длиной и чередованием звуков.

- Знаешь, я впервые рада тому, что не успела убить это будущее. Спасибо тебе. Я счастлива.
- Я тоже. Наверное, в этом и есть сущность будущего: неожиданность счастья, когда видишь только мрак того, что должно сбыться.
- Ты прав, наверное. Странно, но именно тут нет ни капли ощущения дежа-вю, которое я так ненавижу. Есть просто свобода от клетки, в которую я сама себя загнала заглядыванием под завесу грядущего.
- Ну, вот видишь, все хорошо. Пойдем спать. - Он легко спрыгнул с подоконника и уставился под рассвет, - Сегодня должен быть хороший день.
- Хороший, потому что плохие дни не начинаются такими ночами?
- Пусть так. В любом случае, он должен быть хорош. - намек на улыбку смягчил его лицо, и я поняла, насколько я ненавижу голливудские улыбки и насколько правдивым становится лицо человека, когда он едва читаемо улыбается (Джоконда не в счет).

Брай зашуршал золотистыми от света лампы занавесками и прикрыл окно.

- Второе оставим, пойдем.

Легкий кивок, прощальный благодарный взгляд поверх крыш, в небо, в саму ночь, невесомое "Спасибо" - шепотом, и скольжение старого паркета под ногами.
Мои глаза блаженно закрылись при первом же касании мягкости подушки на разложенном диване.

- Добрых снов, Брайан.
- Добрых снов.

Тихими шагами приближалось утро и Новый День. Переменчивое счастье ненадого открыло свои двери.

Вставать с утра категорически не хотелось, даже несмотря на упорно бликующее по векам и щекам солнце. Блики сопровождались еле слышным, но выводящим из себя и, соответственно, выдирающим из кровати звуком пишущей ручки. Нехотя я все же открыла глаза и встретила взглядом картину, которую увидеть явно не ожидала: вроде бы моя, знакомая и почти любимая квартира, но одно ее меняло совершенно, делая совсем не моей и абсолютно незнакомой. Уютно расположившийся на пушистом ковре молодой человек что-то строчил, порой склоняясь ниже к уже написанному. Длинные темные волосы постоянно спадали на его лицо, отчего он забавно передергивал плечами, пытаясь откинуть темную копну за спину и заправлял непослушные прядки за ухо торопливым движением. Большие яркие губы, сильно выделяющиеся на бледном лице, перебирали тихим шепотом слова, а зеленый взгляд был сосредоточен на строчках, которые он выводил на клочке бумаги, примощенном на несколько угловатых коленях. Светом же играл широкий циферблат его часов, плотно обхватывавших его тонкое, но сильное запястье кожаным ремешком с заклепками.
Наконец молодой человек понял, что за ним наблюдают и отвлекся от своего занятия.

- Ты проснулась, однако. Здравствуй. Как спалось? Помнишь вчерашню ночь и наше знакомство? Я мешаю тебе? - поток слов с хрипловатой мягкостью глубокого баритона успокаивал и заставлял просыпаться одновременно.
- Утро. И слишком много вопросов за один промежуток времени.
- Это означает лишь то, что тебе придется дать слишком много ответов. - лукавость Брайана заставляла улыбаться. Он был прав, когда говорил, что этот день будет хорош.
- Ладно, уговорил. Спалось хорошо, маразмом и амнезией я не страдаю в равной степени, и ты мне мешал только тем, что заставил проснуться. Достаточно подробно вышло?

Кривая усмешка проступила на бледном лице.

- Что ж, это хорошо. Я взял на себя ответственность за завтрак, так что одевайся и приходи на кухню, я тебя там буду ждать.
- Спасибо.
- Нет, это тебе спасибо - за твою свободу. Пошли, завтрак стынет

Брайан улыбнулся, я, наверное, тоже. После завтрака, неспешно тянущегося под оживленный разговор, Брайан ненадолго исчез, впрочем, после появившись вместе с фотоаппаратом, притащенным неизвестно откуда.
Открыв дверь и легко поцеловав его щеку, я села на диван, обложившись непросмотренной почтой и решив для себя, что просмотреть я ее точно должна. Запала мне, правда, хватило только на первые пять конвертов, дальше я раскидала кипу бумаг вокруг себя легким движением и немного огорченно уставилась на бумажный ковер у дивана.

- Ты сейчас как сломанная кукла, которая порой оживает. Это завораживает. Погоди, не вставай, я сейчас найду камеру.
- Ну, как хочешь, только я ведь опять не смогу досмотреть весь этот ворох, который растет с каждым днем... А, ладно. Потом просмотрю. - он непонятным образом вселял в меня легкомыслие, чему я была несказанно и слегка по-детски рада.

Брай довольно быстро нашел камеру, которую уже успел потерять в квартирном хаосе, задернул шторы, но оставил дверь в спальню с ее ярким солнцем чуть открытой, придав комнате интересное полумрачное освещение. Я смотрела словно сквозь него стеклянным взглядом, пока он не шепнул с чуть заметным восхищением: "мотор".
Началось движение. Замереть с пустыми глазами и улыбкой на нечитаемом лице, подождать смены ракурса и внезапно ожить, стать человеком. Снова замереть - и снова, будто украдкой, переместиться на полметра вперед, подобрать письма, зачитаться, и снова по-кукольному замереть. Я двигалась в непонятном и мне самой ритме, под стать Брайану, двигавшемуся вокруг меня подобно хищной кошке. Так я поняла, чего хочу от этой съемки, в наших передвижениях появился какой-то сюжет, а когда тот кончился, я вновь вернулась к бумагам, решив, что подниматься с пола я не буду, когда гораздо удобнее читать на полу, сразу же раскладывая письма на несколько стопок, сортируя по важности.
Он продолжал снимать.

- Брай, зачем?
- Если ты исчезнешь из моей жизни, я хотя бы буду знать, что ты у меня была. Мое воплотившееся в жизнь дежа-вю.

От его ответа мне резко стало не по себе. Холод пробил меня кровавым багром, письма, что я держала на руках, рассыпались по полу, скатываясь с моих коленей и разбивая аккуратные высокие стопки-башни.

- Повтори.
- Что именно? Что-то не так? - беспокойство в его глазах довольно быстро исчезло, но я его все же успела заметить.
- Последнее сказанное предложение.
- Про дежа-вю?
- Не повторяй.

Брайан ошарашенно выключил камеру.

- Что с тобой?
- Терпеть не могу дежа-вю. А они - меня. Если бы не эта взаимность, я бы не волновалась.

Закатное солнце алело отблесками на крашеных волосах Брайана. Мы долго смотрели друг другу в глаза, а потом, не сговариваясь, пошли на кухню. Я включила телевизор и стала неторопливо готовить ужин, подбрасывая дров в затухший было разговор. Тема дежа-вю не желала оставаться в стороне, но она терпела, пока я не завершу готовить ужин.
Через некоторое время Брайан отрешенно вертел в руках стакан с апельсиновым соком и пытался понять мои слова. Разговор давно перетек в мой монолог, но нас это не смущало. Мне нравилось говорить, оплетать свои мысли голосом, а Брайану - слушать замирание звуков в пространстве, ограниченном нами и столом. Казалось, ничего, кроме стола и нас, не было на свете. А еще были мои путанные слова, пропитавшие воздух горькой отравой.

- ...Все чаще меня спрашивают, как у меня дела, чтобы просто завязать диалог, отреагировав какой-то сероватой приблизительностью - и рассказать о своем, наболевшем. В такие моменты меня посещает мысль о том, что вся наша жизнь - это соревнование в безнадежности, которая все жестче, неприятнее и неприступнее с каждым днем. Сегодня ты меня спросил, как я умудрилась еще не повеситься. Подумалось, что умирать второй раз за день было бы лишним. Вообще, умирать, при этом оставаясь живой - это дурной тон, но это уже образ существования, о жизни тут неуместно говорить. Этой ночью я вновь убила себя, а ты и не заметил. Но это сложно заметить, так может только моя Даф, я о ней тебе рассказывала. Я убила себя - в будущем, чтобы остаться в настоящем. Знаю, звучит глупо и попахивает шизофренией, но факт остается фактом: я все еще жива, а сотни моих копий и вариантов продолжения канули в Лету. Нет, не смотри так, это только поначалу тяжело и страшно убивать самого себя, а потом к этому привыкаешь, я-то знаю. Каждый раз я возвращаюсь в настоящее только ради того, чтобы сделать вдох. Знаешь, это как наркотик: вдыхать, чувствовать жизнь после того, как твой же труп оседает в твоих же руках. Я помню слова Даф о том, что добром это не кончится, это была целая отповедь, которую она произнесла сразу после высказанных вслух откровений о моих вылазках и трансе. Тем не менее, та же Даф каждый раз отпаивает меня чаем после особо тревожных вечеров. И именно благодаря этим встречам и всем вылазкам, вместе взятым, я просыпаюсь тут или на старом ковре в подвале моего детства - рано или поздно я покажу тебе его, если захочешь. Так я просто пытаюсь выжить, найти себя. Понимаешь?

Осторожный кивок и стук стакана во внезапно образовавшейся тишине. Я поглядела на Брайана: да, он понимал все, что я говорю. Он не вступал в спор со мной, как это было день назад, на вокзале, в нашу первую встречу, когда мы только начинали узнавать и понимать друг друга, спорили о высоком и долго говорили о феномене человеческой тупости, к которой у нас обоих открылась непередаваемая в своем размахе индивидуальная непереносимость. А тогда, на кухне, спорить ему было не с чем. Все же мы с ним были похожи. но, слава богу, не во всем, чему я была рада. Он больше меня ценил жизнь, я больше него ценила свободу. Мы дополняли друг друга - и в этом был заключен смысл нашего с нимз накомства.
Отвратительно громко и резко пропищала микроволновка. Вновь откликнулся звуками телевизор. Все вставало на свои места, но все же не до конца. Я смотрела на широкий экран телевизора и словно сжималась от отвращения: настолько плотным слоем лежала тупость на зеркальной поверхности экрана, на котором показано было одиноко лежащее мертвое тело. Странные мысли приходили с течением времени.

- Знаешь, это геноцид. Серьезно. Вот, посмотри, это забивает нам мысли, мы отучиваемся думать, а в итоге в смерти человека нет больше осмысленности. Рано или поздно люди перестанут понимать, почему они умирают, ради чего они уходят. Нам везет, сейчас мы еще можем это понять, значит, не все потеряно. Но скоро это изменится - и это всерьез страшно. Если не будет достойной причины или цели в смерти, то и жизнь будет бессмысленна.

- Это ты от меня уже успела нахвататься.

Он смотрел на меня и загадочно улыбался, а я продолжала говорить. Стрелки часов указывали на половину третьего утра.
Проснулась я, ощутив мягкие губы Брайана, пытавшиеся завладеть мной в легком утреннем поцелуе. Тягучим движением я встала с кровати, ничуть ни стесняясь своей наготы, прошла к шкафу, выудила из него легкое зеленое платье и надела его, совершенно не заботясь о наличии белья. Это было совершенно мое утро, и я сама в нем устанавливала правила. С томной улыбкой потянувшись и мурлыкнув, как большая кошка, я подошла к зеркалу и занялась расчесыванием своих крайне запутанных волос, ловя пристальный взгляд Брайана, устремленный на зеркало. Тот ожил лишь тогда, когда я встряхнула головой и собрала волосы в высокий хвост.

- А знаешь, ты мне снилась.
- Я должна радоваться этому факту? - я смотрела на него, подковыривая его губы легкой улыбкой.
- Нет, ты не понимаешь, ты мне снилась, когда я был подростком. Я тогда подумал, что ты очень красива, и все пытался найти тебя в своих знакомых, а ты в это время жила тут, за страну и целый океан от меня. Какой же я дурак.
- Отчего же?
- Я не смог появиться в этом мире сразу рядом с тобой, чтобы не искать тебя так долго.
- Тогда это было бы неинтересно, согласись. А так приятное ощущение таинства есть в этом дне. О неприятном налете дежа-вю я говорить не буду, это все же мое утро, а в нем все должно быть идеально, потому что его делаю я сама. И спасибо тебе.
- За что снова?
- Ты не говоришь о судьбе.

Его смех в ответ заполнил комнату легкостью.

Так пронеслись еще полторы недели - в ощутимом счастье, радости и вольности мысли, которую пробудил во мне Брайан. А после он исчез. Как ни странно, мы так и не смогли обменяться телефонами: я совершенно забыла об этом, а Брайан, похоже, считал, что ему достаточно знать мой адрес и жить у меня, чтобы быть вместе. Мне тоже этого было достаточно, и я даже не пробовала спрашивать про его адрес. Позже я об этом жалела, потом злилась - и на себя, и на него, потом просто была в забытьи и пила чай янтарного цвета, что заваривала Даф. Проходило время. Все забывалось и подтиралось аккуратным ластиком недолговечной памяти. А потом, через много месяцев, я вновь вспомнила о своем случайном знакомстве и неслучайном счастье, обнаружив стопку писем и записок, которые он строчил в любое удобное время суток, чтобы я его не забывала потом, как он говорил.

@настроение: мрачновато, но свободно

@темы: мое творчество